Шрифт:
Закладка:
Особенно запутался вице-президент Джон Адамс. Он знал, что является вице-президентом Соединенных Штатов (в которых "я - ничто, но могу быть всем"), но он также был президентом Сената. Он был сразу двумя чиновниками, и, возможно, именно поэтому огромное кресло, в котором он сидел, было сделано достаточно широким, чтобы вместить двух человек. Но Вашингтон прибыл в Конгресс для принесения присяги в качестве президента, и нужно было ответить на вопросы этикета. "Когда президент войдет в Сенат, кем мне быть?" спросил Адамс у своих коллег, испытывая явное беспокойство. Не мог же он тогда оставаться президентом Сената? "Я хочу, чтобы джентльмены подумали, кем я буду". Переполненный тяжестью этой дилеммы, Адамс откинулся в свое бархатное кресло с балдахином, а сенаторы молча смотрели на происходящее, некоторые из них с трудом подавляли смех.
Во время последовавшей за этим паузы сенатор Оливер Эллсворт, один из членов Конституционного конвента и эксперт по судебным вопросам, нервно листал Конституцию. Наконец Эллсворт поднялся и торжественно обратился к вице-президенту. Он сказал Адамсу, что где бы ни находились сенаторы, "сэр, вы должны быть во главе их". Но что дальше - тут Эллсворт ошеломленно оглянулся, словно перед ним разверзлась огромная пропасть, - "я не берусь сказать".33
В день инаугурации президента, 30 апреля 1789 года, вице-президент и Сенат еще больше сомневались в том, что делать. Адамс, который, по словам сенатора Маклая из Пенсильвании, больше обычного был погружен "в размышления о собственной важности", снова попросил Сенат дать ему указания. Когда президент обращается к Конгрессу, что должен делать он как вице-президент? "Как мне себя вести?" - спросил он. Что должен делать Конгресс? Должен ли он слушать президента сидя или стоя? После этих вопросов последовали долгие дебаты, в ходе которых сенаторы пытались вспомнить, как англичане решали подобные вопросы. Сенатор Ричард Генри Ли из Вирджинии вспомнил, что в молодости, когда он жил в Англии, король обращался к парламенту, когда лорды сидели, а общинники стоя. Но затем сенатор Ральф Изард из Южной Каролины напомнил своим коллегам, как он тоже часто посещал английский парламент и рассказал им, что "общинники стояли, потому что у них не было мест, на которые можно было бы сесть". Вице-президент усугубил путаницу, сказав, что каждый раз, когда он посещал парламент в подобных случаях, "там всегда была такая толпа и дамы, что он, со своей стороны, не мог сказать, как это было".34
Из-за путаницы в коммуникациях Конгресс ждал президента час и десять минут. Когда Вашингтон наконец прибыл около двух часов дня, наступило неловкое молчание. Адамс, который так волновался по поводу того, как правильно принимать президента, был настолько ошеломлен, что, как ни странно, потерял дар речи. В конце концов Вашингтона, одетого в темно-коричневый домотканый костюм, с белыми шелковыми чулками и серебряными пряжками на ботинках, вывели на балкон Федерал-холла, чтобы огромная толпа людей снаружи могла наблюдать за его приведением к присяге в качестве президента. Роберт Ливингстон, канцлер (главный судебный чиновник) Нью-Йорка, принес присягу, по завершении которой Вашингтон, согласно современному газетному рассказу, поцеловал Библию, на которой приносил присягу.35 После того как Ливингстон провозгласил "Да здравствует Джордж Вашингтон, президент Соединенных Штатов", толпа разразилась криками и радостными возгласами, настолько громкими, что заглушили звон церковных колоколов. Когда президент пришел произнести свою инаугурационную речь, он был настолько поражен серьезностью и торжественностью события, что с трудом читал свои записи. По словам Маклея, Вашингтон выглядел "взволнованным и смущенным, как никогда не был взволнован пушкой или мушкетом".36 Это был ужасный момент для Вашингтона и для всей страны. Вашингтон сказал своему другу Генри Ноксу, что вступление в должность президента "сопровождалось чувствами, не похожими на те, которые испытывает преступник, идущий к месту казни" 37.37
ПРЕЗИДЕНТ В СВОЕЙ Инаугурационной речи дал очень мало указаний относительно того, что должен делать Конгресс. Хотя Конституция предусматривала, что президент должен периодически рекомендовать Конгрессу меры, которые он считает необходимыми и целесообразными, Вашингтон в своей речи фактически дал лишь одну рекомендацию для действий Конгресса. Полагая, что роль президента заключается только в исполнении законов, а не в их создании, он был удивительно косвенным и осмотрительным даже в этой рекомендации. Он предложил Конгрессу использовать процедуры внесения поправок в Конституцию, чтобы способствовать "общественной гармонии" и сделать "характерные права свободных людей... более неприступными", не внося, однако, никаких изменений в Конституцию, которые "могли бы поставить под угрозу преимущества объединенного и эффективного правительства". Эта рекомендация, по его словам, была дана в ответ на "возражения, которые были выдвинуты против системы" управления, созданной Конституцией, и "степень беспокойства, которое их породило".38
Многие штаты ратифицировали Конституцию, понимая, что в нее будут внесены некоторые изменения для защиты прав граждан, и народ ожидал, что поправки будут внесены как можно скорее. Хотя многие члены Конгресса вовсе не горели желанием приступать к изменению Конституции еще до того, как ее опробуют, Конгресс не мог так просто уклониться от этой заботы о правах граждан. Ведь именно за защиту своих прав американцы боролись во время Революции.
Американцы унаследовали многовековую английскую заботу о защите личных прав от власти короны. По крайней мере, пяти конституциям своих революционных штатов в 1776 году они предпослали билли о правах и включили некоторые свободы общего права в четыре другие конституции. Поэтому для многих американцев стало неожиданностью, что новая федеральная Конституция не содержит билля о правах. Дело не в том, что члены Филадельфийского конвента не были заинтересованы в правах; напротив, Конституция была разработана отчасти для защиты прав американцев.
Но Конституция была призвана защитить права американцев от злоупотребления властью законодательных органов штатов. Конституция сделала это, запретив штатам определенные действия в статье I, раздел 10. На самом деле члены Филадельфийского конвента не рассматривали всерьез возможность добавления в Конституцию билля о правах, который бы ограничивал власть национального правительства. По словам делегата Джеймса Уилсона, билль о правах "никогда не приходил в голову ни одному из членов", пока Джордж Мейсон, автор Виргинской декларации прав 1776 года, не поднял этот вопрос почти как второстепенный в последние дни работы конвента, когда за него проголосовали все делегации штатов.
Но идея билля о правах была слишком глубоко укоренена в сознании американцев, чтобы ее можно было так просто обойти стороной. Джордж Мейсон и
